Цитаты Михаил Афанасьевич Булгаков
Михаил Булгаков родился 3 (15) мая 1891 г. в Киеве в семье
доцента Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова (1859—1907) и
его жены Варвары Михайловны (в девичестве — Покровской)(1869-1922). В семье
было семеро детей: Михаил (1891 - 1940), Вера (1892-1972), Надежда (1893 -
1971), Варвара (1895-1954), Николай(1898-1966), Иван (1900- 1969) и Елена
(1902-1954). В 1909 г. Михаил Булгаков закончил киевскую Первую гимназию и
поступил на медицинский факультет Киевского университета. В 1916 г. получил
диплом врача и был направлен на работу в селе Никольское Смоленской губ., затем
работал врачом в г. Вязьме. В 1915 г. Булгаков вступает в свой первый брак — с
Татьяной Лаппа (1892-1982). Добрая госпожа, есть дикая страна, вы не знаете её, это — Московия, холодная и страшная страна. На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он всё равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал…
— письмо Сталину, 30 мая 1931 года Писатель всегда будет в оппозиции к политике, пока сама политика будет в оппозиции к культуре. ...это очень дурно, вы меня простите. Бездарно в полной мере! И, кроме того, здесь он пишет «петухи налетали». Петух не летает, Р<удольф> М<аксимыч>! Скажите это автору. Он бездарен, ещё и неграмотен.
— «Тайному другу» Человеку, в сущности, очень немного нужно. И прежде всего ему нужен огонь. И ещё человеку нужно освоиться. Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире. Давно уже отмечено умными людьми, что счастье — как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы, — как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь! Я почувствовал себя впервые человеком, объём ответственности которого ограничен какими-то рамками. Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество! Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя.. в теле нет клеточки, которая бы не жаждала... Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия! Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь. Такую — нет, нельзя. Лекарство у меня под рукой. Как я раньше не догадался?
Ну-с, приступаем. Я никому ничего не должен. Погубил я только себя. И Анну. Что же я могу сделать?
Время залечит, как пела Амнер. С ней, конечно, просто и легко... Ах, Анна, большое горе у тебя будет вскоре, если ты любила меня... Итак: горка. Ледяная и бесконечная, как та, с которой в детстве сказочного Кая уносили сани. Последний мой полёт по этой горке, и я знаю, что ждёт меня внизу. Я счастлив на несколько часов. Предыдущие строки написаны во время воздержания, и в них много несправедливого. ... Побежал к дому, как к месту спасения, ничего не желая, кроме того, чтобы у меня не разрывалось сердце... Распад личности — распадом, но всё же я делаю попытки воздерживаться от него. У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, — способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество — это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость... ... Это не дневник, а история болезни... ... Предупреждаю всех, кому выпадет на долю такая же участь, как и мне, не пробовать заменить морфий кокаином. Кокаин — сквернейший и коварнейший яд. ... А закат, беспокойно громыхая, выжигает мне внутренности. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью. Чёрт в склянке. Кокаин — чёрт в склянке! ... В нормальном сне музыка беззвучна... (в нормальном? Ещё вопрос, какой сон нормальнее! Впрочем, шучу...) беззвучна, а в моём сне она слышна совершенно небесно. И главное, что я по своей воле могу усилить или ослабить музыку. Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется. Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека. И если б я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфием. В самом деле: куда, к чёрту, годится человек, если малейшая невралгийка может выбить его совершенно из седла! ... Рядом стояла спутница раздражительной бессонницы, с щетиной окурков, пепельница. ... И снег таял на облезшей кошке, послужившей материалом для воротника. Изредка, правда, когда я ложился в постель с приятной мыслью о том, как сейчас я усну, какие-то обрывки проносились в темнеющем уже сознании. Ну, насчет практики он все-таки пересолил. Да, я дегенерат. Совершенно верно. У меня начался распад моральной личности. Но работать я могу, я никому из моих пациентов не могу причинить зла или вреда. Что такое официальное лицо или неофициальное? Всё это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет, всё это, Никанор Иванович, условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И ещё как бывает! И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая... ... я прекрасно понимаю, что меня подкупают и тянут в какую-то тёмную историю, за которую я очень поплачусь. Сегодня вечером, ровно в половину десятого, потрудитесь, раздевшись донага, натереть этой мазью лицо и всё тело. Дальше делайте, что хотите, но не отходите от телефона. В десять я вам позвоню и всё, что нужно, скажу. Вам ни о чём не придётся заботиться, вас доставят куда нужно, и вам не причинят никакого беспокойства. У меня кружится голова от всех этих непонятностей... Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдёт, и я никогда её более не увижу... Первоначально он отнёсся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, – тут арестант усмехнулся, – я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово… ... умные люди на то и умны, чтобы разбираться в запутанных вещах. — Умеешь ты жить красиво!
— Никакого умения у меня нет, а обыкновенное желание жить по-человечески... ... самый страшный гнев, гнев бессилия. После всех волшебств и чудес сегодняшнего вечера она уже догадывалась, к кому именно в гости её везут, но это не пугало её. Надежда на то, что там ей удастся добиться возвращения своего счастья, сделала её бесстрашной. — Вы не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
— Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.
— Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.
— Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен! Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории... ... Правда, через несколько часов ему начинало очень сильно хотеться пить, затем он ложился в постель, и через день прекрасная неаполитанка, накормившая своего мужа супом, была свободна, как весенний ветер. Два глаза упёрлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и чёрный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Ничего не может быть гаже, чем когда приехавший первым гость мыкается, не зная, что ему предпринять, а его законная мегера шёпотом пилит его за то, что они приехали раньше всех. Такие балы надо выбрасывать на помойку, королева. Ведь и мы хотим жить и летать! Ремиз, — заорал кот, — ура! — И тут он, отставив в сторону примус, выхватил из-за спины браунинг. А кроме того, что это вы выражаетесь: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда или лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо. Так что, знаете ли, кулаками... Нет, уж это вы оставьте, и навсегда. Свистнуто, не спорю, — снисходительно заметил Коровьев, — действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто очень средне! Дорогая, в том-то и штука, что закрыты! В этом-то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый! — Со мной едва истерика не сделалась, — добавил кот, облизывая ложку с икрой. Молчу, молчу... Считайте, что я не кот, а рыба, только оставьте ухо. — Положение серьёзное, но отнюдь не безнадежное, — отозвался Бегемот, — больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит хорошенько проанализировать положение. — Я напудрил усы, вот и все! Другой разговор был бы, если б я побрился! Бритый кот — это действительно уж безобразие, тысячу раз согласен признать это.
... И кот от обиды так раздулся, что казалось, еще секунда, и он лопнет. Подумаешь, бином Ньютона! — Сейчас из достоверных рук узнал, — ответил буфетчик, — что в феврале будущего года умру от рака печени. Умоляю остановить. — Ну, конечно, это не сумма, — снисходительно сказал Воланд своему гостю, — хотя, впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когда умрете?
Тут уж буфетчик возмутился.
— Это никому неизвестно и никого не касается, — ответил он. Кот снял с подзеркального стола очки в толстой роговой оправе, надел их на морду, от чего сделался еще внушительнее, и вынул из прыгающей руки Поплавского паспорт.
«Вот интересно: упаду я в обморок или нет?» — подумал Поплавский. Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. Она приходила ко мне каждый день, а ждать её я начинал уже с утра. Ожидание это выражалось в том, что я переставлял на столе предметы. Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. Интереснее всего в этом вранье то, что оно — вранье от первого до последнего слова. Впрочем, вы… вы меня опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? Я не сказал — отдай, я сказал — покажи. Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится. Я знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик. Штаны коту не полагаются, мессир. Уж не прикажете ли Вы мне надеть и сапоги? Кот в сапогах бывает только в сказках, мессир. Но видели ли Вы когда-нибудь кого-нибудь на балу без галстука? Я не намерен оказаться в комическом положении и рисковать тем, что меня вытолкают в шею! ... Успеха вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, по счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо — счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо! Желание изобличить злодеев душило администратора, и, как это ни странно, в нём зародилось предвкушение чего-то приятного. Так, бывает, когда человек стремится стать центром внимания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение. Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье? Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей. Он не заслужил света, он заслужил покой.
Пояснение к цитате:
о Мастере В белом плаще с кровавым подбоем шаркающей кавалерийской походкой ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца Ниссана на крытую колонаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Приятно разрушение, но безнаказанность, соединенная с ним, вызывает в человеке исступленный восторг.
Пояснение к цитате:
Главы из шестой редакции романа. Не надо ни о чем думать, не надо ничего бояться и выражения тоже подбирать не надо!
Пояснение к цитате:
Главы из шестой редакции романа. Иногда лучший способ погубить человека — это предоставить ему самому выбрать судьбу.
Пояснение к цитате:
Главы из шестой редакции романа. Что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима. Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, невнятно произносящие названия мест. Кроме того, каждая третья из них косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. – А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.
– Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история! ... большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге. Ну хорошо, ведьма так ведьма. Очень славно и роскошно! ... даже будучи совершенно свободной и невидимой, все же и в наслаждении нужно быть хоть немного благоразумной. Колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уже его ничем не остановишь. ... Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти! Я сяду, — ответил кот, садясь, — но возражу относительно последнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изволите выражаться в присутствии дамы, а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель. – Я в восхищении, – монотонно пел Коровьев, – мы в восхищении, королева в восхищении.
– Королева в восхищении, – гнусил за спиною Азазелло.
– Я восхищен, – вскрикивал кот. Кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна. Я не могу удрать отсюда не потому, что высоко, а потому, что удирать мне некуда. Странно ведут себя красавицы. Вино какой страны предпочитаете в это время дня? — И на кой черт тебе нужен галстук, если на тебе нет штанов?
— Штаны коту не полагаются. Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил... его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл! Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. — А что это за шаги такие на лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.
— А это нас арестовывать идут, — ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку.
— А, ну-ну, — ответил на это Коровьев. Я люблю сидеть низко — с низкого не так опасно падать. Обидно... обидно смотреть как гибнут люди. Но я ничем не могу помочь. Каждый украшает себя как может. Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Но, улегшись у ног и даже не глядя на своего хозяина, а глядя в вечереющий сад, пес сразу понял, что хозяина его постигла беда. Поэтому он переменил позу, поднялся, зашел сбоку и передние лапы и голову положил на колени прокуратору, вымазав полы плаща мокрым песком <...> Так оба они, и пес и человек, любящие друг друга, встретили праздничную ночь на балконе. И о безделице надлежит помнить. — Превосходная лоза, прокуратор, но это — не «Фалерно»?
— «Цекуба», тридцатилетнее, — любезно отозвался прокуратор. История рассудит нас. — …Хороши ваши стихи, скажите сами?
– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.
– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах. Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти... – Имя?
– Мое? – торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева.
Прокуратор сказал негромко:
– Мое – мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право! Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. ... оказывается, это не суждено. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо. Перед нею... легло бы письмо из сумасшедшего дома. Разве можно посылать письма, имея такой адрес?.. Нет, сделать ее несчастной? На это я не способен. – Они, они! – козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, – вообще они в последнее время жутко свинячат. — Знаю, — ответил мастер, — моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
— Как же, как же, — отозвался Воланд, — я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю, и там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья. — А вы что же... закусить?
— Благодарствуйте, я не закусываю никогда, — ответил незнакомец и налил по второй. С жёлтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец её нашёл, если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь её пуста. Когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы. — Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да, впрочем, меня и нельзя строго винить за это — ведь не каждый же день встречаешься с нечистой силой!
— Еще бы, — подтверждал Азазелло, — если б каждый день, это было бы приятно! Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу... Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла:
— Отрежу руку! Я верую! Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я. Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его. Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно.
Вам также будут интересны:
|